Рейтинг форумов Forum-top.ru

все потуги, все жертвы - напрасно плетеной рекой. паки и паки, восставая из могилы, с сокрушающим чаянием избавления, очередным крахом пред всесилием новопроизведенной версии ада, ты истомленно берешь в руки свой - постылый, тягостный, весом клонящий томимую знанием душу к земле - меч - единственный константный соратник. твои цикличные жизни уже не разделить секирой, все слились в одну безбожно потешную ничтожность - бесконечное лимбо в алых тонах. храбрость ли это, рыцарь? или ты немощно слеп и безумен - тени, ужасы обескровленных тел, кровавая морось - что осознание глухо бьется о сталь твоего шлема - сколько ни пытайся, ты послушной марионеткой рождаешь свой гнев вновь и вновь, заперт в этой ловушке разума и чужой игры. бесконечный безнадежный крестовый поход.
crossover

ämbivałence crossover

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » ämbivałence crossover » gr@v1tyWall » • Primus inter pares


• Primus inter pares

Сообщений 1 страница 4 из 4

1

х

Отредактировано The Wolfman (11.11.18 20:03)

+1

2

Вода ощущается другом. Впервые за несколько солнечных циклов Келвин чувствует себя спокойно. Нервные истеричные судороги почти сходят на нет, раны затягиваются, подбадриваемые белком и кальцием. В пресной воде слишком много грязи, но спустя пару лун у него получается добраться до открытого пространства.

Океан.

Первая колыбель на этой планете. Окантовка из голоса Ромула, боли, вкуса крови, запаха страха. У страха бледно-жёлтый, словно песок сыпучий оттенок. Келвин подолгу остаётся на глубине, почти не двигаясь и цепляя проплывающую мимо живность с усталой ленцой. Без Ромула оказывается до ужаса

неприятно и непривычно.

Келвин перестаёт смотреть в тёмную муть солёной воды; взгляд, обращённый в прошлое, в самую суть памяти, видит лишь отрывки. Память предков перемежается с ощущением чужой руки поверх студенистой шкуры; знакомый и привычный голос сплетается с непривычным гомоном человеческого живого организма, состоящего из миллиона клеток; пульс родной крови, родной мутный взгляд, один разум на колонию, чёткая иерархия — и Ромул в качестве точки отсчёта и потерянной константы.

Келвин замирает и перестаёт двигаться, направляя полученные ресурсы на единственно важную цель. Отловленные в глубоком океане организмы становятся новой массой, прирастают к телу переработанным материалом.

Люди не принимают его, словно чувствуют, что он — копия. Келвину не нравится то, как они ведут себя с ним, не нравятся они в целом. Лишь лёгкое осознание того, что Ромул принадлежит к их числу, делает эту нелюбовь слабо-отстранённой. Недостаточно для того чтобы не начать защищаться. След Ромула, едва найденный, теряется в людском мусоре — словно белый шум, живой бетонный улей сковывает лабиринт вокруг него, вынуждая потеряться и потерять ориентир.

Он не находит Ромула. Находит тех, кто не успевает стать завтраком, обедом и пропущенным ужином. Келвин слегка жалеет, что выбрался наружу. Может, стоило прислушаться к давнему совету — терпение. Терпения не оказывается. Желание воссоединиться с условным вожаком усиливается. Келвин доходит до того, что принимает Ромула как главного, неоспоримого лидера и

теряет след. Находит проблемы. Находит воду.

Тело изрезано в нескольких местах. Полупрозрачное, вязкое сочится наружу, не желая задерживаться в живой массе. Грязь пробирается внутрь, заставляя выкручиваться в неимоверных пируэтах.

два месяца спустя

Притяжение этой планеты уже не кажется таким уж противным. Хотя после стольких суток в воде Келвин всё равно недоволен. Он вываливается наружу, на берег, только ради того, чтобы просто попробовать. Ловит зазевавшихся чаек, вспугивает бродячую с о б а к у — пародия на звук, издаваемый животным, выходит, видимо, недостаточно достоверной. Существо сбегает, оглядываясь и смешно переставляя лапы. Келвин приподнимается на своих, зарываясь ими в холодный песок. На суше холоднее.

Очередная проба (досчитал до пяти, шестая?) оказывается удачной. Жадно и тяжело перебираясь с лапы на лапу, непривычное к суше тело дотаскивая до точки, где сходятся линии знакомого запаха (упорству позавидуешь), Келвин предвкушающе урчит и клокочет, словно одна из тех тварей, выловленных в глубине. Звуки там разносятся с ужасной скоростью, на воздухе они звучат нелепо и сладко отдаются где-то внутри.

Замок на двери ничего не стоит сорвать, как и пробраться внутрь, бесшумно прикрывая за собой крепкую створку. Не ошибся, Ромул здесь. Келвин замирает в паре метров от него, не в силах распознать после стольких лун, спит человек или бодрствует. Цепляется отростками за стены, поднимая себя ещё выше, во всю оглядывает мутно-голубыми круглыми глазами. Радостное приветствие — протяжный, подвывающий и вибрирующий звук, впитывающийся в стены.

Я нашёл тебя, — поперёк самодовольной морды.

[nick]Calvin[/nick][status]second omen[/status][icon]https://i.imgur.com/LNGAikc.png[/icon][sign]конечная цель вселенной ― большой распад.[/sign][lz]<div class="ls"><a href="http://ambivalence.f-rpg.ru/">келвин, unk;</a> жрать и убивать. и жрать. и любить папочку.</div> <div class="fandom">— life —</div>[/lz]

Отредактировано RK900 (10.10.18 23:22)

+1

3

[indent] Ромулу снится вода. Лазурь береговой линии, изумрудно-синий цвет открой воды и непроглядная чернота глубины. Ему снится горький привкус морской соли, скользящие прикосновения студенистых медуз и накатывающие со всех сторон волны вибрирующего рокота, касающиеся его спины и затылка. Этот звук полон отталкивающей, почти пугающей притягательности. Этот звук знаком ему, и кажется будто бы родным. Этот звук концентрируется, сжимается в прямую и приближается все так же плавно и размеренно, целеустремленно. Все ближе и ближе, еще ближе. Он касается его кожи, оседает на нем сублиматом звучания и гудит над ухом на самой низкой ноте. Пора обернуться. Н а д о…

[indent] Он просыпается.

[indent] Ромул выныривает из маслянистой толщи видений собственного искалеченного разума и хватает ртом вполне реальный воздух, нервно и как-то дерганно обводя все вокруг себя руками. Горький привкус морской воды – все еще сушит его истрескавшиеся, закусанные губы, неприятным, йодистым привкусом осев на глубине носоглотки. Его тело зудит, словно действительно обросшее соляной коркой. Ромул не двигается, не шевелится и вяло, нерешительно дышит. Морок рассеивается минутой-другой позже, а эфемерное разрезается заточенной гранью реальности. Он растирает лицо и шею ладонями, трет плечи, холодные пальцы и ступни, ноющие колени, его передергивает в плечах несколько раз, прежде чем он окончательно приходит в себя. И только после этого он с первого же раза находит у подножья дивана полупустую бутылку джина, не глядя сворачивая пробку.

[indent] Один и тот же цикличный ритуал. Без изменений, без отклонений.

[indent] Он подолгу смотрит на море. На бьющиеся о камни волны, на дерущихся чаек, на гудящие где-то на горизонте грузовые баржи. Смотрит и наслаждается блаженной пустотой в своей голове, этим белым шумом, который ширмой оттесняет его от собственных суетных мыслей, прытких, словно блохи. Ему нравится это Новое Место. Ему нравится тишина, покой, отсутствие сердобольных (и не очень соседей) и даже чертова протекающая крыша. Ему нравится, но он все чаще ловит себя на мысли о том, что чего-то не_хватает. Это двойственное ощущение, неправильное. Торжество свободы причиняющее боль. Он как выброшенная в реку рыба, которая неожиданно поняла, что мир больше стеклянных стенок аквариума, что он куда больше, чем казалось. Это пугает, а страх раздражает – еще один вошедший в привычку цикл.

[indent] Временами, он вспоминает.

[indent] Линия памяти нестабильна, искривлена и переломана в нескольких местах. Он помнит машину и помнит чувство стремления. Должен что-то забрать? Должен отнять чью-то жизнь? Должен с кем-то поговорить и что-то обсудить? Ромул морщится. Бельмо в памяти, провал глубокой, волчьей ямы – это раздражает его. Раздражает тем, что он не может понять из-за чего все произошло, не может заглянуть чуть глубже, а если пытается – в затылке начинает неприятно ломить, ровно там, где бледной полосой белеет свежий, надсеченый рисками снятых давно уже швов шрам. Каждый раз ему приходится обходить эту яму, и там, за ней – светлое, стерильное помещение больничного бокса, монотонный писк приборов и прозрачные трубки в его венах и глотке. Лица-пятна медиков над его головой, перетянутые мягкими наручами руки (чтобы не вырвал трубку интубирующего аппарата) и свинцово-тяжелое чувство в груди, лопнувшее и растекшееся жгучим, паническим беспокойством. Он провел неделю в состоянии искусственной комы, прежде чем его состояние стало стабильным.

[indent] Непозволительно много.

[indent] Он подписал отказ от медицинского вмешательства сразу же, как вспомнил, как держать в руках ручку, и все те полчаса, что ему читали нотацию нервно подергивал мыском ботинка и косо смотрел на висящие на противоположной стене часы. Ему удалось избежать ненужного внимания, укрыться от бдительного правоохранительного ока и аккуратно (непривычно) закрыть рот тем, кому его открывать не стоило – резать глотки не всегда обязательно, пускай и очень хочется. Он ушел тихо и незаметно, нырнул в холодное, прокуренное нутро машины и растворился в шумном городе, а после и среди теней лесистого пригорода. Он сомневается, что так же беспокоился бы о собственных детях, если бы они у него только были (не в этой жизни). Дверь была закрыта и все вокруг было подозрительно тихим.

[indent] Дом был п у с т. Он бы сказал – покинут.

[indent] Он уехал через неделю. Тщательно прибрался в подвале, собрал немногочисленные вещи, нашел, более или менее, подходящее новое место, осмотрел все вокруг в последний раз и уехал. Никаких сожженных домов, никакого шума и лишнего внимания – ему не привыкать вот так срываться с места. Сначала было что-то похожее на вину, но это прошло, когда он все-таки понял, что в сущности, в сравнении с тем, о ком (чем) он заботился все это время, он ничто. Была обида, немного разочарования, озлобленность, опечаленность и еще немного вины. В какой-то мере он привык к Н е м у. К этим нервам, затяжным разговорам, нездоровым рефлексам и нездоровым же стремлениям. Человек крайне адаптивное существо, оно выживает в любых условиях, особенно если есть ради чего выживать.

[indent] Он не может привыкнуть к нормальному.

[indent] Ему снится штормовое море. Венчанные молочной пеной холодные, темно-синие волны, грохот и шум, плеск, низкое небо, росчерк молний. Ему снится шквальный, свистящий в ушах ветер, пахнущий озоном, водорослями и рыбьей требухой. Испуганно кричащие вдали птицы. И все это безумие, укутанное в горько-соленый, водянистый туман отчего-то мнится ему пугающим и вместе с тем удивительно умиротворяющим. Будто так и надо, будто все так и было задумано. Молния сверкает над головой особенно ярко и он приходит в себя скорее по привычке, нежели из желания вывернуться из липких объятий очередного кошмара. Он позволяет разуму прийти в себя, не открывает глаз и лежит все так же недвижно.

[indent] Он тут не_один.

[indent] Из приоткрытой комнатной двери веет сырым холодом и он понять не может какой сейчас час, но отчетливо понимает, что в доме кто-то есть. А потом понимает еще кое-что. Странное, совершенно для него не типичное. Его это не пугает, не напрягает даже и вызывает чувство сродни предвкушению. Он ждет. Прислушивается к шагам, к этому крадущемуся звуку и тихому, монотонному рокоту. Звук затихает. Ромул знает, что под его подушкой нож, а под диваном, прямо за почти опустевшей бутылкой спиртного – пистолет, но ему не нужно ни первое, ни второе. Он поворачивает голову в сторону и открывает глаза, сонно рассматривая замершее посредь комнаты существо. Он стал больше, изменил форму, вновь улучшил себя. А вот запах воды и тухлой рыбы, как оказалось, ему все-таки не приснился.

[indent] — Тебе всегда нравилась вода. Стоило догадаться, — слова обращенные в пустоту и прозвучавшие как-то глупо и как-то неуместно. Ромул поднимается на локте и садится, свесив ноги и растирая ладонями лицо и шею, все подмерзшие части своего (не такого идеального) тела, а после поднимает голову и поднимается сам, подходя ближе и ближе, вытягивая руку и пальцами прикасаясь к нижней челюсти заостренной головы. Он стал значительно больше и гораздо выше – Ромулу приходится поднять голову, чтобы рассмотреть его вблизи. Он изучает его, с молчаливым, тихим интересом, рассматривая покрой тела и этот глубокий, полупрозрачный оттенок, в глубине которого переплетаются темные сосуды и венки. Чуть больше пары месяцев для того, чтобы нарастить такую значительную массу. Это может иметь последствия. Это совершенно точно будет иметь последствия. Во всех смыслах.

[indent] — Сколько прошло времени? — еще один пустой вопрос, он не сразу вспоминает, что Келвин не придает большого значения концепции времени, всем этим суетным тонкостям, за которые так любят цепляться человеческие существа. Вместо этого Ромул качает головой, и говорит первое, что приходит в голову: — я скучал. Помнишь, что значит это слово?
[nick]Romul Calhoun[/nick][status]daddy[/status][icon]http://sd.uploads.ru/rgjHa.png[/icon][sign]http://se.uploads.ru/ko58p.png        http://sf.uploads.ru/LI7nG.png        http://s2.uploads.ru/KFl4Z.png
-  -  -  -  -  -  -  -  -  -   х   -  -  -  -  -  -  -  -  -  -
Я знаю точно - ты где-то рядом. Скажи хоть слово, дотронься взглядом.
Ты выше неба, дальше звезд, похоже снова - передоз
[/sign][lz]<div class="ls"><a href="ссылка на анкету">ромул калхоун, 51;</a> consumor aliis inserviendo </div> <div class="fandom">— life<sup> [original char.]</sup> —</div>[/lz]

+1

4

После тяжести океана и прохлады воздуха тёплая человеческая ладонь ощущается одновременно чуждо и неимоверно приятно. Матовые глаза заволакивает плёнкой удовольствия — Келвин откровенно подаётся вперёд, подставляя сохнущую шкуру под руку, прислушивается к голосу и заводит привычную за последнее время песню — почти истекает, словно кровью, урчащим монотонным звуком, длинным, ровным, и неестественно целостным — животные таких звуков не издают.

Келвин тянется всей тушей ближе, аккуратно, словно спрашивая разрешения, липнет к тёплому-тёплому-горячему Ромулу, раскрывает пасть, неровным рядом острых выступов-псевдоклыков касается мягких пальцев, обволакивает податливой массой ладонь и запоминает рельеф отпечатков — уникальный человеческий рисунок; трётся мордой о лицо, впитывая запах, делает грузный шаг вперёд и оказывается близко-близко, так, что уже сейчас можно сливаться в единое целое.

Ромул нужен ему живым.

Ромул нужен ему.

— Рро-омулл, — неразборчиво, шипяще тащится из пасти звук, сложенный почти титаническим усилием.

Келвин скучал, конечно. Собирает значение слова по крупицам из памяти, собирает то, как звучит голос Ромула в воспоминаниях, его движения, его мимику; оседает у ног человека, скребёт по тонкой ткани одежды тщательно собранными не так давно когтистыми лапами, жмурится, как настоящая зверюга, и жмётся лобастой головой к животу.

От Ромула пахнет приятно и почти знакомо, что-то в этом запахе — новое, что-то — старое, привычное. Келвин замирает, чуть вздрагивая под тёплыми руками, слушает гул крови в человеческом теле, липнет к остывающей коже клейкой прохладной массой, почти теряя крепкие очертания слепленого тела. Дрожит, идёт рябью.

Ему хочется ответить — «я скучал, Ромул», «я искал тебя», «я не смог найти». Хочется спросить — «ты искал меня?», но вместо этого Келвин просто жадно рассматривает, запоминает, подмечает изменения. Ромул, кажется, изменился, прибавилось чёрточек на лице, глаза — не такие яркие. Ромул немного не такой, но всё так же знакомо пахнет.

Келвин аккуратно смыкает «зубастую» пасть на человеческой голени, слизывая языком-щупальцем выступившие капли и убеждаясь, что на вкус Ромул — точно такой же, как и был раньше, ни капли не изменился, своё, родной.

Цепочка ассоциации из давнего прошлого и из прошлого недавнего складывается в одном направлении, приводя к простому и чёткому выводу — семья.  Келвин почти отшатывается от человека, добираясь до ближайшей стены чуть ли не ползком и поднимаясь в полный рост — привыкнуть заново к притяжению планеты придётся в кратчайшие сроки, если он хочет остаться.

Он смотрит на человека почти вопросительно, если только в мутных, словно морское дно глазах можно прочитать вопрос. Весь встряхивается, становится плотнее, переставая блестеть прозрачностью текучих вен под шкурой, собирается в осмысленную, чёткую форму, бессмысленную под водой и необходимую тут, на суше; теряет в красках и снова тянется ближе к человеку, всё так же не отрывая взгляда.
[nick]Calvin[/nick][status]second omen[/status][icon]https://i.imgur.com/LNGAikc.png[/icon][sign]конечная цель вселенной ― большой распад.[/sign][lz]<div class="ls"><a href="http://ambivalence.f-rpg.ru/">келвин, unk;</a> жрать и убивать. и жрать. и любить папочку.</div> <div class="fandom">— life —</div>[/lz]

Отредактировано RK900 (10.10.18 23:22)

+1


Вы здесь » ämbivałence crossover » gr@v1tyWall » • Primus inter pares


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно