Саймон почему-то думал, что он должен быть выше. Большой человек, которого распирают его огромные амбиции, именно поэтому он такой большой. Он и был достаточно высоким, наверняка заставляя большинство людей смотреть на него снизу вверх. Саймон может смотреть на него сверху вниз; Саймон — выше.
Но все еще не человек.

Саймону должны были помочь ведь Саймону это обещали. Ему убрали его бесценные знания крепких ругательств, но никто не тронул ошибку, которая вызывает ярое отвращение, когда к нему прикасаются. Саймон бы отдал все — кроме Маркуса, конечно — чтобы эту часть у него изъяли. Саймона не смущает то, что он стоит перед своим «Творцом» в таком виде — глупое, насмешливое, немного злое «что он там не видел» и как его это может задеть, — дурацкое прикосновение, вот в чем проблема.

Саймон поджимает губы. Смотрит на Элайджу — мистера Камски — Элайджу и немного в сторону так, чтобы его очертания стали размытыми. Саймон убеждает себя в том, что так проще не сорваться. Саймон все еще помнит, что он пришел сюда не для того, чтобы ему помогали, а чтобы помочь другому.

Помочь тому, кому уже невозможно помочь. Спасти его и себя — пелена заблуждения, которая спадет за секунду «до.»

У Элайджи, наверное, очень длинные волосы. У Сары, настоящего человеческого друга Саймона, были густые длинные волосы; иногда Саймон заплетал ей две косы, иногда — десятки тонких косичек. Сара рассказывала что-то, что не касалось ее семьи, делилась тем, что увидела сегодня мокрого воробья — [— а ведь дождя так давно не было, ты представляешь, Саймон?] — и жаловалась на то, что ей не с кем идти на выпускной, потому что все мальчики — глупые. Саймон цепляется за суждение о том, что у Элайджи, наверное, очень длинные волосы и вспоминает о Саре, солнечных днях по вечерам, и ее звонкий голос в надежде, что это поможет ему исправить его нестабильность.

Меньше всего Саймону хочется сдаться еще не попытавшись. Он понимает, что все — бесполезно.
Но никто не запрещал пытаться.

— Саймон, — говорит Саймон вместо «я знаю.» Держит себя в руках, чтобы не добавить язвительное «но ты ведь и так знаешь, как меня зовут.» Саймон пытается быть вежливым и соблюдать правила приличия, но это не ради того, чтобы произвести впечатление на Элайджу или пошатнуть его расположение в нужную сторону. Благодаря этому у Саймона, машины без, предполагалось, абстрактного мышления, получается абстрагироваться, пытаться думать, не хотеть кричать в чужое лицо с первых же секунд. Кричать ему хотелось очень сильно, но вместо этого Саймон выдавливает из себя холодный и вежливый тон: — Приятно познакомиться.

[приятно было бы увидеть тебя подвешенным за горло на крюке] — что-то неприятно щелкает в центральном процессоре Саймона. Он улыбается, без привычного внешнего покрова это, должно быть, выглядит жутко. Или наоборот — жалко. Саймон все равно ничего не может сделать.

— Честно? Не очень хочу. Совсем не хочу, если уж на то пошло, — уголки губ искривляются, это уже не улыбка, но Саймону все так же смешно: иллюзия выбора, которого у него нет. Ирония судьбы, которой не существует, загоняет его в рамки его же слов, которые он произнес в какой-то другой жизни. — У меня есть ответы на все интересующие меня вопросы. Больше мне ничего не интересно.

«Просто пристрелите меня» — остается непроизнесенным, гуляет по комнате и отражается бликами на зеркальной поверхности.
Саймон терпеливо ждет, когда с ним наиграются, и роняет вопрос, который он планировал держать при себе.

— Нравится чувствовать себя Богом?